Ночь прошла спокойно. Утро – тоже. Временами у меня вспыхивала надежда, что всё устаканилось, кошка выздоравливает и, почувствовав себя лучше, уже не собирается уходить. Омрачало надежду то, что насыпанный с вечера чистый туалетный наполнитель в лотке остался незапятнанным. Терпит? Или физиология пока не сработала? И ещё одно обстоятельство держало меня в лёгком напряжении – мои пути по квартире странным образом не пересекались с Дашиными. С одной стороны это радовало – значит, ей действительно, полегчало, и она стала активней, а с другой – огорчало. Она не давала к себе прикоснуться и потрогать нос – не демонстративно, а вполне тактично избегая контактов со мной. Зато к Виктору она ластилась. И он снова спросил меня, глядя, как Даша опустошает блюдце с тёплым молоком:
– Может, ты напрасно на неё обиделась? Все коты у нас царапались и кусались… Смотри, и живей стала, и молоко с удовольствием лакает! Выздоравливает! Давай, оставим её? – с этими словами он попытался погладить гостью по голове, но тут же, получил отпор:
– Ну, чего ты царапаешься? Я не делал тебе больно! И молоко твоё не отниму! У меня в стакане своё есть!
Когда после завтрака я закончила мыть посуду, Даша потёрлась об мои ноги и резво поскакала в комнату к моему компьютерному столу. Я пошла за ней и увидела, что она на привычном месте ждёт разговора через маятник.
– Ты не передумала? – спросила она меня.
– А ты, не передумала? – задала я встречный вопрос.
– Я не передумала, давай скорей собирай моя еда и неси меня к ним!
– Жаль, я тебя полюбила, и буду скучать!
– Я тебе быть благодарение! Но там маленькие детки голодай. Меня уже ждать там.
– Ты запомнила своё имя? Можно я буду тебе делать зов по нему, чтобы узнать, всё ли в порядке?
– Запомнила, – и маятник чётко, с некоторым замедлением, показал по буквам слово Даша.
– Если тебя там плохо примут, возвращайся, мы тебя приютим, и будем жить дружно. Хорошо?
– Они меня ждут, и подарки – тоже! Иди уже!
Я собрала в пакет остатки несостоявшегося мяса с червяками, сухой корм, молоко, несколько пустых упаковок из-под плавленого сыра, чтобы было куда налить и высыпать подарки. Оделась и обулась. Сижу в прихожей на маленькой табуреточке, жду.
А Даша на коленях у Виктора мурчит, словно никуда и не просилась. Я пошуршала пакетом, мол, готова уже. Она спрыгнула с колен мужа и ушла за занавеску на окне. Сидит там, и видно, что красоту наводит – умывается, и очень тщательно. Не стала её торопить, продолжаю наблюдать за кошачьим ритуалом прощания с нашим домом. Потом она сделала большой круг по квартире, заглянув во все углы, даже в ванную и туалет, и наконец, остановилась в прихожей. Я встала. На глазах удивлённого Виктора, кошка самостоятельно и добровольно взобралась на полку для обуви и подставилась моим рукам, чтобы её взяли за пазуху куртки.
Худенькая, какая! И лёгкая! Как такую кроху, самолично отпускать на улицу – в неизвестный и жестокий мир? Но кошка уже ворочалась под курткой, устраиваясь удобней, и обещание надо было выполнять.
На улице было по-осеннему холодно и ветрено. Пока я шла до угла дома к кошачьей колонии, она сидела смирно, высунув мордочку и запоминая дорогу.
Над слуховым окошком в подвал пятиэтажного дома, служившим кошачьим лазом, нависала плита балконного перекрытия квартиры с первого этажа. И заходить под неё пришлось, согнувшись, даже мне – никогда не отличавшейся богатырской статью. На бетонной отмостке под ней, были видны следы людской заботы о колонии кошек. Пластиковые плошки с какой-то едой, и миска с водой. Кошек на виду не было.
Я сообщила Даше, что мы пришли, и она решительно выпрыгнула из рук. Принюхалась, осмотрелась, поглядела на пакет с «приданым» и на меня. Мол, доставай подарки!
Пока я шуршала свёртками и коробочками, неподалёку появились два представителя местной кошачьей фауны. Дымчато-серой и чисто белой масти. У белого были голубые глаза и маленькое пятнышко на носу, что придавало ему вид слегка чумазого, наивного простака и пройдохи одновременно. Они остановились поодаль и агрессивных намерений не выказывали. Смотрели. Тут раздался такой оглушительный басовитый кошачий призыв, что я вздрогнула, и чуть было не кинулась на защиту своей подопечной. Крик повторился, и я с изумлением поняла, как мало знала о вокальных способностях Даши! Знай, об этом раньше, её мя-я-а воспринимала бы, как ласковую колыбельную, а не досаждающую надоедливость!
А коты и не думали приближаться к Даше и претендовать на её питание! Так и держались поодаль. Теперь из слухового оконца стали выпрыгивать другие коты, кошки и котята – около десятка. Пела только Даша, другие – слушали. Даша посмотрела мне в глаза, и в последний раз выдала свой боевой клич. Она сидела и смотрела, как осторожно и с почтением кошачье общество стало приближаться к угощению. Я поняла, что присутствую при кошачьем ритуале посвящения в члены колонии, и деликатно отступила, а потом и вовсе ушла.
Через маятник у меня с Дашей связь поддерживалась больше года, а после пропала. Может в другую колонию ушла, а может, уже сделала переход к Богу? Кто его знает? Спросить у Бога постеснялась. Все-таки, запрет от Него был, а вдруг рассердится? Хотя, своей вины за эту историю не чувствую, а только – лёгкую грусть.
Мы в семье до сих пор вспоминаем эту свободолюбивую кошку с большим уважением и любовью. Подумать только! Какой надо иметь характер, чтобы отказаться от благополучия, тёплого дома и статуса домашней любимицы, и идти спасать незнакомых голодных котят, оставшихся без мамы!
Вот и верь после этого Чарльзу Дарвину, что человек произошёл от обезьяны! Ошибался англосакс! Я-то, совершенно точно имею кошачьи гены от кого-то из своих безымянных предков! Так хочется иной раз выгнуть спину, подставляя её под чьи-то ласковые руки!
Это ещё не всё, продолжение здесь
