12 января 2012г
Ночь опять выдалась беспокойной. Трижды снился один и тот же, кстати, не самый приятный сон. Просыпаясь в тревоге, я быстро засыпала, и видела его продолжение.
Снова и снова я блуждала по огромному зданию с множеством переходов, этажей и лестниц, всегда возвращаясь к проходной, где меня обыскивали, отправляли с другими людьми в накопитель, и организованно куда-то вывозили общественным транспортом.
В первый раз я ехала на «мотане» – так в Сибири называются рабочие дизель-поезда. Во второй раз это был автобус без сидячих мест, а в третий – кузов трактора «Беларусь», где я ехала одна, полулёжа на каком-то тряпье.
Борта трактора были низкие, обзор хороший. Надо мной плыли белоснежные облака. Яркой синевой проглядывало небо в их разрывах. По сторонам мелькали редкие низкорослые деревца с листьями осенней окраски. По левую руку до горизонта простиралась бурая осенняя степь, а справа она упиралась в белые макушки гор – массив Боруса, нависающий над нашим посёлком, пятиглавый скалистый великан, знакомый и исхоженный мной вдоль и поперёк.
На фоне неба он был необычайно красив в розоватых лучах закатного солнца, которое каким-то образом пробивало стену оставшейся за спиной серой метельной мглы.
– Какая красота! – подумала я с любовью до боли в сердце.
И тут трактор остановился. Из кабины на меня обернулись два человека – водитель и сопровождающий. Они были одеты в белёсо-синие комбинезоны рабочих, но и лица у них были такого же цвета. Почему-то это меня не удивило и не испугало.
– Готовься, приехали! – сказали синие, доставая какой-то инструмент, похожий на малярный краскопульт с распылителем на длинной ручке.
– К чему готовиться? Разве мы приехали? До города ещё далеко, – оглядываясь на осеннюю степь и ничего не понимая, спросила я, и вынула руки из карманов, где сжимала ключи от дома.
– Сейчас узнаешь! – ответил сопровождающий, направляя на меня распылитель.
В облаке синей краски, я потеряла счёт времени и осознание себя. Кажется, только успела руками прикрыть лицо…
…Очнулась я у той же проходной, на какой-то медицинской кушетке. Незнакомый мужчина с усталыми глазами держал мою левую руку, щупая пульс. Явно, не врач – одет в опрятный пиджак, а не в белый халат. Увидев, что я открыла глаза, он пересел за письменный стол и попросил подарить ему то, что я утаила от работников чистилища.
Почему-то мне стало жаль этого мужчину с усталыми глазами. Синих комбинезонов служителей рядом не было, и крикливой злой охранницы, грубо обыскивавшей меня прежде, – тоже. Видимо это их начальник, решила я. Без сожаления вынула из кармана и положила на стол мобильник, да связку ключей от дома,. И протянула ему открытые ладони. Я бы рада подарить этому человеку ещё что-нибудь, но карманы были пусты…
И снова проснулась – теперь уже дома, на кровати.
Электронные часы мигали на половине четвёртого утра, сердце колотилось так, словно я повисла на страховочной верёвке после срыва со скалы. Дышать было трудно. Почему-то в голове зазвучала молитва «Отче Наш». Я прочла её мысленно, чтобы не будить домочадцев, и заснула вновь.
Что снилось под утро – не помню. Ещё не открывая глаз, вспомнила детали ночных снов. И подумала, что на испытания для новоиспечённой чела это не слишком похоже. Слава Богу, жива… Наверное, молитва помогла, и Бог услышал.
…Сегодня уже не забыла, что меня приняли ученицей в школу Бога, и утро начала с благодарности и жечеса Ему.
Урок начался в условленное время. Вопросов на моём любопытном языке вертелось много, но Учитель спросил первым:
– Детка, помнишь, что снилось ты этой ночью?
– Помню, – мысленно ответила я, и стала восстанавливать в памяти всю эту синюю эпопею.
Старалась не упустить мельчайшие детали, представляя их в цвете. Припоминала мысли и эмоции, сопровождавшие действо.
– Ты бы не проснулась сегодня утром, если бы не умела делать Богу жечес в тонком мире, – показал маятник, когда мой отчёт закончился.
– Жечес в тонком мире и на земле делается разными способами? Я не помню, чтобы во сне я говорила это слово, или хотя бы, желала его произнести, – удивилась я.
– Эй, а ты Нам ладонями сделала жечес… – показал маятник медленно и чётко.
– Как, ладонями жечес? Для меня руки, протянутые с открытыми ладонями – всего лишь выражение дружбы и миролюбия. Ничего более!
– Да, но у тебя, детка, там есть открытые центры. Они и послали Нам лучи жечеса… – маятник продолжил качаться над диаграммой в прежнем ритме.
– Это был Ты? Бог? А почему глаза у тебя стали ещё печальнее, когда я подарила Тебе то, что не пожелала отдавать той раздражённой тётке? Ты осудил меня за жадность? – вопросы высыпались все сразу, как из дырявого мешка. Словно и не просил Учитель задавать их по очереди.
– Увидев жечес из твоих ладоней, Есмь Я ужаснулся тому, что Мы мог потерять на все времена ученицу, ещё не открывшую своих уникальных умений, – ещё медленней, акцентируя каждую букву, показал маятник.
– На все времена? Эти синие служители, и женщина, меня обыскивавшая – разве они не по Твоему повелению трижды пропускали меня через турникет?
– Нет, не от Мы. Есмь Я был далеко, еле успел остановить аннигиляцию. Тебя уже в чистилище собирались уничтожить за убийство наших сотрудников.
– Сколько раз ещё я должна пройти по этому кругу? Через чистилище, Ты сказал?
– Есмь Я Триединый вызвал ты на Мантрейю для лечения, не на смерть, – и пояснил. – Так Мы называю мир, где дом Наш.
Мне показалось, что острие латунного конуса закачалось совсем устало и без эмоций.
– Я отказалась лечиться, и та женщина долго вела меня к проходной, а потом обыскивала.
– Детка, а почему ты отказалась лечиться?
– Врач был занят, к нему стояла длинная очередь, а я спешила домой. Я не знала, что это Мантрейя. Мне показалось, это наш Саянский алюминиевый завод – там тоже легко заблудиться.
– Ты бы не пришлось ждать, детка, – опять без эмоций.
– Я не считаю себя больной.
– Нам урок. Надо было Самому тебя лечить.
– Я предпочла бы научиться, это делать сама. Для того и в чела к Тебе записалась. А то у вас там странные порядки, и злые служители.
– А Нам от ты утром благодарность была за что?
– За то, что жива сейчас. А зачем Тебе нужен мой мобильный телефон и ключи от дома? Богу ни расстояния, ни стены – не помеха. Если очень нуждаешься в телефоне, я тебе новый подарю. С фотокамерой.
– Наша девушка пожаловалась, что ты скрываешь оружие.
– У вас разве металлоискателя нет, или сканера? Она злится, что я назвала её нечестной. Зачем мой паспорт забрала, и в мусор выкинула? Обещала вернуть, когда его найдут. Я долго ждала.
Потом она принесла какую-то коробку и демонстративно высыпала её содержимое на пол! Специально, чтобы унизить!
Ничего, я не гордая! Всё это барахло я из любви к чистоте собрала с полу. И коробку ей вернула – там не было ничего моего! Чужие вещи мне не нужны!
А паспорт так и не нашли, и тогда я мобильник и ключи уже не стала показывать, чтобы тоже не отняли. Как бы я домой попала и родных предупредила о задержке? – запальчиво подумала я.
– У нас всё это не нужно, – спокойно ответил маятник.
– Мёртвым, может и не нужно. Но я же живая, и умирать не собиралась! Мне снилось, что я была на заводе по работе, и должна вернуться домой с персоналом дневной смены. Но мотаня уехала без меня, автобусы тоже ушли. Я и на тракторе согласна была добраться до города, – я всё ещё упорно пыталась объясниться, уже не рассчитывая на понимание.
– Эй, так ты не понимала, где ты? – оживился маятник.
– Мне всегда только земные сны снятся. Если вообще снятся.
– А ты чуть не убили, как террориста!
– Это опять было испытание для чела? – немного успокоилась я.
– Нет, недоразумение. Прости, детка!
– Ладно, извинение принимаю… Только больше я в Твоём лечении не нуждаюсь. Мы уж как-нибудь сами. Травами полечимся. А ещё топором можно… чтобы голова не болела.
– Ты уже смех! Простила! Ну, мир, детка? – повеселел маятник.
– Мир. За что на Тебя сердиться? А служителей своих воспитывай. Вежливости учи, – устало подумала я, запоздало понимая, что от моего мнения мало что зависит.
– Уже. Утаивание – тоже ложь, знаешь? – маятник качался размеренно, словно равнодушно. И такая обида на меня нахлынула, хоть плачь.
– Значит, за жадность, ими выдуманную, за утаивание личных вещей, ни у кого не украденных, меня синие – из краскопульта в лицо?.. Без права на посмертие?.. без суда и следствия?.. – слёзы уже готовы были брызнуть из глаз, и я отчаянно пыталась их скрыть: – Не нужен мне такой жестокий Учитель! Не верю больше Тебе!.. И этот… жечес Свой мне больше не посылай! Обойдусь! – я схватилась за носовой платок, как за спасительную соломинку.
Про жечес я вспомнила, потому что опять по всему телу иголочки побежали, а маятник аж закувыркался в руке. Потом снова, торопясь, стал качаться над диаграммой.
– Нечестно так. Ты же была у Нас, и осталась живой. Мы, увидев ты неживая, Сам быть в ужасе. Честь Нам, всё хорошо закончилось. Теперь-то зачем сердиться?
Примирительные интонации Бога охладили мою обиду.
Действительно, чего это я вспылила? – всхлипывая, подумала я. – Если бы Он меня не спас сегодня, и не поняла бы, что умерла. Не было бы ни чувств, ни памяти. Теперь хоть знаю, что такое небытие.
Там, по крайней мере, не мучают пытками и болью…
В конце концов, все помрём. Люди часа своей смерти не ведают, и никто к ней не готовится – стараемся отодвинуть подальше мысли о неприятном и непонятном. Знаем, что она неизбежна, и благом считаем умереть внезапно, а ещё лучше во сне – без мук от долгой и нестерпимой боли.
Но все религии утверждают, что душа вечна. Значит, не вечна?..
А собственно, какая мне, материалистке, разница – будет жить моя душа без земного тела, или на атомы распадётся? Сегодня оставили в живых, и на том спасибо! Выходит, пригодиться могу?
В чём ином смысл жизни, мучающий философов всех времён, мне неведомо. Зато знаю, для чего я живу. Быть нужной, хоть кому-нибудь. Тогда есть и тревоги, и радости, и любовь, и заботы – жизнь, одним словом. Не станет этого – и собственное существование теряет всякий смысл.
Короче, не за что было на Бога сердиться. Он и сам переживает, а ссориться теперь, когда опасность позади, глупо.
– Ты мне Учителем назвался? Так учи не попадать в такие истории! Но если утаивание собственных вещей – смертный грех, то, какое же наказание у вас применяют за тяжкие преступления? – ответила я, не желая окончательно, как говорят японцы, «терять лицо».
Мне показалось, что маятник закачался обрадовано:
– И Нам ты уже нашла умный вопрос! Мы слышал твои мысли. Нам нравится, что обида не делать ты подозрительной. Ты умеешь слушай здравый смысл. А Наше задание для чела, надеемся, примешь без обид.
Найди Нам к следующему уроку всё, что ты знаешь о карме. Книги, или случаи, или кто тебе об этом рассказывал. Желаем понять: ты действительно о карме не знаешь, или скромничаешь? От этого Нам и здоровье твоё будет, кстати, зависеть.
Пока, детка! Нам понравилась твоя смелость. С Нами редко спорят, а ты – не убоялась!
– Спасибо за урок… – с некоторой долей горечи подумала я, и пошла за складной лестницей. Мне всегда не хватает табуретки, чтобы добраться до книг на верхней полке шкафа.
Механическая работа стала удобным поводом, чтобы поразмышлять наедине с собой.
С этим надо что-то делать… – думала я.
Опять забыла, что мои мысли Богу слышны, и очень рискую… Есть вещи, которые являясь правдой, при неуклюжей откровенности могут обидеть и самого близкого человека.
Но с людьми – проще. Они мысли слышать не умеют. Общение у людей построено на словесном языке, языке жестов и мимики и на эмоциональном фоне. Сначала возникают мысли, потом идёт их анализ и построение фразы, а после произносятся слова с поправкой на эмоции собеседника. Мимику при этом не всякий умеет держать под контролем, а она, между прочим, даёт главную информацию о реакции собеседника.
С представителями неземного разума сложнее. Совершенно не представляю чувств и логики Бога. А ведь очень даже возможно, что они разительно отличаются от моих. Сильные эмоции Он иногда показывает активными движениями маятника. Но какое из них означает радость, а какое гнев?
Ответы я читаю по буквам диаграммы, составляю из них слова и фразы, а с какими чувствами их мне показывают, и не ведаю. У обычного печатного текста есть средства для выражения эмоций в виде порядка слов в предложении и знаков препинания. А здесь надо ещё догадаться, когда закончилось одно слово и началось другое. Пауз между предложениями, похоже, Бог делать, вообще не привык.
Выходит, что пока я не научусь слышать Его мысли, и видеть их эмоциональную окраску, понимать Его не смогу даже приблизительно. Зато сама, как на ладони – каждой своей мыслью и чувством!
Раз так, то самая лучшая защита – доброжелательная вежливость. Вежливость подразумевает строгий контроль и взвешенность каждой фразы… На словесном уровне это мне не доставляет неудобств. С ясельного возраста научена тому, что можно, и что нельзя говорить.
Но как это делать на уровне мыслей? Оказывается, я совершенно не умею их держать в узде!
С другой стороны, если мои мысли слышат в развитии – от начала ассоциативной цепочки и до подведения итога, то всё наглядно, и нет нужды врать.
Хорошо ли это? Да. Потому что на ложь у меня всегда не хватало фантазии и памяти.
Сказать правду проще – нет необходимости срочно вспоминать, какую версию события я говорила прежде, чтобы самой себе не противоречить. В крайнем случае, можно и промолчать. Или, если хватит находчивости, перевести разговор на другую тему. Но с мыслями такой приём не прокатит. Даже, для того чтобы промолчать, надо подумать – о чём! И что я хочу скрыть!
Честно говоря, нет у меня желания врать Богу, и смысла – тоже! Но голая правда порой бывает жестокой, и может причинить обиду, или острое неприятие. А я по складу своего характера всегда начинаю анализ ситуации с антитезы – то есть с того, что наиболее опасно своими последствиями. И только потом ищу положительные аспекты или компромиссное решение.
Ещё между нами существует языковой барьер, который на этом этапе может искажать смысл фраз. Ну и что? Если Бог на мои честные мысли будет обижаться, то у меня не будет ни доверия Ему, ни веры в Его мудрость и справедливость.
Короче, сейчас от меня требуется выдержка, вежливая доброжелательность, наблюдательность и, по возможности, осторожность в мыслях. Посмотрим, как поведёт себя Бог. Заслужит ли Он мою искренность?
– Есмь Я постараюсь, – откуда-то в сознании возникла фраза, явно не из моего лексикона...
– Ну вот, опять встряла, – подумала я, и открыла первую, попавшуюся под руку книжку из рекомендованного Учителем набора для «внеклассного чтения».
